Роберт Сальваторе - Церковная песня [Гимн Хаоса]
– Пообещай мне, что ты не собираешься разбить свое лицо о камень, – сказал он.
Даника скрестила руки на груди и упрямо наклонила голову, как бы желая сказать ему, чтобы он занимался своими делами.
Вместо ответа Даника вытянула палец и положила его на стол. Все ее мысли обратились внутрь; ее концентрация должна быть полной. Затем она оттолкнулась от пола, держась только этим пальцем, и подняла ноги на уровень стола. Она простояла так некоторое время, наслаждаясь изумлением Каддерли.
– Возможности нашего тела выходят за пределы нашего понимания и ожиданий, – отметила Даника, садясь на стол и предъявляя свой палец Каддерли, дабы он убедился, что палец не пострадал. – Учитель Пенпанг Д’Ан понял их и научился использовать их для своих целей. Я не буду пытаться выполнить Железный Череп этой ночью, да и вообще в ближайшее время. Вот это я могу тебе пообещать. Но ты должен понять, что Железный череп – ничто по сравнению с тем, что я пришла сюда изучать.
– Физическая задержка, – пробормотал Каддерли с явным неодобрением. Лицо Даники просветлело.
– Только подумай об этом! – сказала она. – Великий мастер мог остановить сердце, даже прекратить дыхание.
– Есть священники, которые могут сделать то же самое, – напомнил ей Каддерли, – И волшебники тоже. Я видел заклинание в книге, которую…
– Это не заклинание, – возразила Даника. – Священники и маги используют силы, которые превыше их разума и тела. Подумай, однако, о самоконтроле, необходимом, чтобы сделать так, как делал Пенпанг Д’Ан. Он мог остановить свое сердце в любой момент, пользуясь только пониманием своего естества. Прежде всего, стоит оценить именно это.
– Я ценю, – искренне ответил Каддерли. Его лицо стало мягче, и он нежно провел тыльной частью ладони по ее щеке. – Но ты пугаешь меня, Даника. Ты полагаешься на книги, которым уже пятьсот лет, и вполне можешь погибнуть. Я плохо помню, какой была моя жизнь до того, как появилась ты, и я не хочу думать о том, какой она будет без тебя.
– Я не могу идти против своего естества, – сказала Даника тихим, но не допускающим возражений голосом, – И я не предам то, чему решила посвятить свою жизнь.
Каддерли некоторое время обдумывал ее слова, сопоставляя их со своими чувствами. Он многое ценил в Данике, но больше всего его привлекал ее внутренний огонь, ее готовность принять и побороть все трудности. Каддерли знал, что приручить ее, погасить этот огонь, будет значить убить ту Данику, которую он знал, убить более верно, чем любой из кажущихся невозможными приемов Пенпанга Д’Ана.
– Я не могу измениться, – снова сказала Даника. Ответ Каддерли пришел прямо от сердца:
– Я и не хочу, чтобы ты менялась.
* * *Барджин знал, что не сможет попасть в увитое плющом здание через окна или двери. В то время как Библиотека Наставников была открыта для последователей всех незлых религий, защитные глифы прикрывали все известные входы, дабы защитить библиотеку от людей, вроде Барджина, посвятивших себя делу хаоса и страданий.
Библиотека Наставников была древним строением, а Барджин знал, что таковые имеют множество секретов, в том числе и от своих нынешних обитателей.
Священник держал Отсвечивающую красным Бутылку перед глазами.
– Вот мы и пришли, – сказал он, как будто бутылка могла его услышать. – Здесь я укреплю свою власть над Замком Троицы, и над всем краем, после того, как закончатся наши завоевания. – Барджину не терпелось попасть внутрь, найти катализатор и начать предприятие. Он на самом деле не верил, что зелье является посланником Талоны, но, нужно отметить, себя он таковым тоже не считал, хоть и присоединился к ордену жрецов Талоны. Он принял эту веру по расчету, для выгоды обеих сторон, и знал, что пока его действия способствуют исполнению планов Госпожи Ядов, она будет довольна.
Барджин провел остальную половину не по-весеннему мрачного и унылого дня в тени придорожных деревьев. Он слышал полуденную песнь и видел, как из здания группами и по одному выходят священники и другие ученые на полуденную прогулку.
Темный священник принял меры предосторожности, произнес несколько несложных заклинаний, которые помогли бы ему слиться с местностью и остаться незамеченным. Он слушал непринужденную болтовню проходящих групп, развлекая себя мыслями о том, как изменятся их слова, когда он обрушит на них Проклятие Хаоса.
Однако, фигура, привлекшая внимание Барджина, по всей видимости, никакого духовного сана не имела. Седоволосый, взъерошенный, с немытым лицом, морщинистой, загоревшей кожей садовник Мулливи шел по своим делам, как он делал вот уже четыре десятка лет: подметал дорожку и ступени главного входа, не догадываясь об опасности.
Злая ухмылка Барджина стала еще шире. Если в библиотеку и был какой-то секретный вход, то старик должен знать об этом.
* * *К вечеру облака разошлись, и кромка гор вспыхнула удивительной алой каймой. Мулливи не обращал на это внимания: за свою жизнь он повидал слишком много закатов, и они больше не тревожили его сердце. Он потянулся, хрустнув старыми суставами, и поплелся к своему сараю, который ютился у боковой стены огромного строения библиотеки.
– Ты тоже стареешь, – сказал садовник своей лачуге, открыв скрипучую дверь. Он зашел внутрь, намереваясь поставить на место свою метлу, но внезапно остановился, парализованный силой, которую он не понимал.
Из темноты к нему потянулась рука, выхватив метлу из его непокорных пальцев. Разум Мулливи призывал действовать, но он не мог заставить повиноваться свое тело. Не мог закричать, или повернуться лицом к хозяину руки. Затем его втолкнули в сарай – он упал лицом вниз, не в состоянии поднять руку и предотвратить падение, – и дверь закрылась за ним. Мулливи знал, что он не один.
* * *– Ты мне все расскажешь, – пообещал из темноты зловещий голос.
Мулливи висел привязанный за запястья уже несколько часов. В комнате царила кромешная тьма, но садовник чувствовал, что его мучитель стоял очень близко.
– Я мог бы убить тебя и расспросить обо всем твой труп, – с усмешкой сказал Барджин. – Уверяю тебя, мертвецы очень разговорчивы, и они никогда не лгут.
– Другого пути внутрь нет, – уже, наверное в сотый раз, сказал Мулливи.
Барджин знал, что старик лжет. В начале допроса он произнес несколько заклинаний, отделяющих правду ото лжи, и Мулливи полностью провалил это испытание. Барджин аккуратно ухватил живот садовника одной рукой.
– Нет, нет! – умолял тот, мечась и стараясь освободиться от этого захвата. Но Барджин держал крепко и начал нашептывать слова. Вскоре внутренности Мулливи наполнились жидким огнем, а желудок свела невыносимая боль. Его беспомощные крики сами собой вырывались оттуда.
